Оценивая ситуацию на юго-востоке Украины, я обнаружил некоторые параллели из моей армейской службы в семидесятых годах прошлого века.По прибытии в часть после учебки я столкнулся с одной странной особенностью. Все зам. ком. взвода и командиры отделений были поголовно украинцами или, за редким исключением, если таковых не хватало, другими, но только не русскими.
Политруком роты числился еврей Фридман. Никогда спокойно говорить не мог. Вечно орал, брызгая слюной. Маленького роста, смешно бычился до красных пятен на лице, пытаясь изобразить командирский голос. Был неимоверно хитер и злопамятен.
Именно с его подачи утверждались назначения. Сначала кандидаты проходили период стукачества и лизоблюдства. Наградой за это являлась первая ефрейторская лычка. В погоне за очередной нашивкой те готовы были на все. Сослуживцы от них отворачивались.
В моем взводе такой сержант считался мразью отменной. В лютый мороз на продуваемом ветрами полигоне сам опускал уши шапки и подло ухмылялся, когда кто-то пытался сделать то же самое: «А вам команды не было».
Случилось мне оказаться в столовой напротив него за столом. Первым делом «упырь» прихватил тарелку с маслом, отсек от пластины на десять человек половину. От такой наглости я застыл в изумлении. На его вопрос: «Ну что уставился?» последовал ответ: кружка с горячим чаем, находившаяся в моей руке, влетела ему в морду. Завыл гад собакой, катаясь по полу.
Ночью нужно было ждать разборки.
Подняли меня под утро, полусонного поволокли в каптерку. Прогнали по узкому проходу. С двух сторон висели шинели и стояли стеллажи с противогазами. В конце — закуток два на два метра, посередине — стол.
Шесть сержантов из других взводов — серьезная сила. Никто из русских «дедов» не поддержал разборку. Когда сон слетел полностью — понял, будут бить, возможно, сильно. Зажали меня с обеих сторон по двое, еще пара напротив наматывала солдатские ремни на кулаки. Каждый в кирзовых сапогах — тоже gaman. А я стою в трусах и майке, с босыми ногами, только табуретка упирается в колени — явная подмога.
В секунду схватил ее за ножку, вскочил на стол. Размахнулся на впереди стоящих — те шарахнулись в стороны. Прыгнул между ними, рванул по проходу. Следом затопали каблуки. Наверное, не догнали бы, если бы сам захотел. У дверей стопарнулся. Всунул табуретку за ручку двери, чтобы не прибыло подкрепление. Когда обернулся, первый «храбрец» был уже на подлете.
Тут хочу сделать маленькое отступление. По плану я должен был служить в десантуре, поэтому и готовился соответственно еще со школьной скамьи. Это в смысле того, что когда в соседней деревне на танцах приглашал приглянувшеюся девчонку, то поджилки не тряслись, завсегда готов был ответить. И первую кличку «Ух, гады» мне дали сами любители напасть на одного — за боевой рык и привычку бросаться первым. Это уж потом приклеилась кличка другая: «Илья Муромец».
Не буду описывать, что из арсенала уличных драк я применил. В узком проходе, где мне мог противостоять только один нападавший, я в десять секунд уложил четверых на пол. Оставшихся двух достал в закутке, верещавших и молящих о пощаде. Реле внутри уже сработало — добил и их до кучи.
Что же выходит? Мораль здесь такова: и через сорок лет фигуранты оказываются те же, и принципы размежевания одинаковые. Да и соотношение сил воюющего ополчения примерно как у меня в прошлом. Остается только навалять бандеровцем по полной. Не посрамите, мужики!